Лет семь назад мне довелось побывать в старообрядческой молельне. Помню, какой поразительной показалась мне тогда ее обстановка. Все стены помещения, предваряющего молельную комнату, были завешаны «наглядными пособиями» на тему смерти и подготовки к ней. Помимо слов Евангелия и наставлений отцов и учителей Церкви, там были образцы могильных крестов, погребальной одежды и схемы правильного положения покойника во гроб. Я поинтересовалась у наставника общины: «Наверное, к вам сюда в основном бабушки старенькие ходят?» К моему удивлению, наставник (лет 32-х) ответил, что в общине много молодежи и семей с маленькими детьми. «Просто для христианина очень важно подготовиться к смерти, и эта информация полезна для всех», — пояснил он. Он также рассказал о том, как, по свидетельству многих этнографов и фольклористов, работавших в деревнях, верующие старушки готовятся встретить свою кончину, шьют себе «смерётные» платья. И даже сам продемонстрировал, как нужно складывать руки покойнику-христианину.
Современному городскому жителю все это кажется дикостью. Неприлично напоминать пожилому человеку о его возрасте и тем более говорить с ним о смерти. Когда поздравляют пожилого юбиляра, то желают ему «долгих лет жизни», но никак не «дожить до старости». Старость в общественном сознании четко ассоциируется со смертью, но при этом ни о том, ни о другом не принято открыто говорить. Сами слова «старость» и «смерть» в общепринятом лексиконе стали словно запрещенными. Будто бы ни того, ни другого не существует.
Увы, это звучит бестактно, но все же: некоторые наши городские старики подчас производят впечатление людей, намеренных жить на земле вечно. Всеми силами они гонят мысль о кончине и загробной судьбе, и окружение им в этом «подыгрывает». Вся массовая культура как на Западе, так и в России, ориентирована сегодня на «вечную молодость». И в этом, конечно, не только проявление неуважения молодежи к старикам, но и страх самих стариков стать несовременными, неинтересными, ненужными.
То, что раньше считалось чертой исключительно «богатого, но бездуховного» Запада, сегодня распространяется по всему свету и активно прививается на российской почве. Пожилые люди носят шорты и бейсболки, смотрят молодежные сериалы, пьют молодежные напитки, стараются «быть в курсе», употреблять слэнговые выражения. Даже песни военных лет на многочисленных концертах в честь юбилея Великой Победы звучат в последнее время не в классическом исполнении, а в современных «молодежных» аранжировках. И, кажется, пожилым людям это нравится.
Почему же старики сегодня все чаще не хотят видеть собственной старости, почему они, подобно африканской птице страусу, прячут голову в песок и отрицают очевидное
434c
различие между возрастами? Откуда этот всеобъемлющий «культ моложавости»? Почему все меньше вокруг нас остается людей, прекрасных своими сединами?
«Психологическая привязанность старых людей к жизни обусловлена, в первую очередь, отсутствием живого религиозного опыта, богообщения и причастия Богу, — отметил в своем докладе на XVI Международных Рождественских чтениях в январе 2009 года в Москве магистр медицины, преподаватель Миссионерского Духовного училища Украинской Православной Церкви, секретарь Полтавского епархиального управления протоиерей Георгий Зверев. — Часто пожилой человек, не задумывавшийся о существовании, реальности и значении смерти, при встрече с ней не просто теряется, он гибнет задолго до смерти физической».
«Жизнь — Христос, и умереть — приобретение», — напоминает нам святой апостол Павел (Флп. 1, 21). «Не так рассуждают старые люди, — отмечает отец Георгий. — Они хватаются за любые возможности продлить свои дни, с одной стороны, потому, что слишком любят земное; с другой — потому, что совсем не ведают небесного».
По словам отца Георгия, распространенное представление о большей религиозности стариков по сравнению с молодыми сегодня уже не подтверждается фактами. В современной России пожилые люди, как правило, не просто утратили связь с православной традицией, большинство из них вообще не испытывает какой бы то ни было потребности в духовной жизни. Эта тенденция набирает силу с каждым годом, но, пожалуй, церковное сообщество еще не в полной мере ее осознало. По инерции мы говорим о «церковных бабушках» как о «господствующем классе» в наших храмах, не замечая, что с каждым годом их становится все меньше и меньше. Что основная масса наших советских бабушек, рожденных в 30-е-40-е годы прошлого века и воспитанных в самый разгар атеистической пропаганды, так и не пришла к Богу.
Вечная молодость
«Каждый из нас, если, конечно, повезет, станет стариком». Сегодня эти слова из фильма «Старики-разбойники» (режиссера Эльдара Рязанов) актуальны, как никогда. Ведь благодаря развитию медицины и технологий до старости стало доживать беспрецедентное число людей, такого в истории человечества еще не было.
Примечательно, что если в социо-культурном плане мир за последние годы словно бы «помолодел», в плане демографическом все совершенно наоборот. Общемировой тенденцией является увеличение доли пожилых людей в общей численности населения Земли. По расчетам специалистов ООН, к 2025 году доля людей в возрасте старше 65 лет увеличится в пять раз по сравнению с 1950 годом и составит 20% населения планеты. К слову, в современной России этот порог уже фактически пройден, и в ближайшем будущем она превратится в настоящую «страну пенсионеров».
При этом складывается парадоксальная ситуация: чем больше вокруг пожилых, тем меньше разговоров о старости. То, что раньше было принято считать знаком особой духовной пробужденности пожилого человека — «память смертную» и связанный с ней страх Божий, — современный мир словно бы списывает на свалку истории. Старость словно бы исчезает, улетучивается, выветривается из нашей культуры. Это и неудивительно, ведь в мире, где главной ценностью признано удовольствие, ни болезни, ни страдания, ни, в конечном итоге, смерть, — все то, что по логике вещей уготовано стареющему человеку, — не имеет никакого смысла. Отказ стареть у современного человека оказывается тесно связан с отказом признавать наличие какой-либо жизни, кроме телесно-физической. Отсюда тяга пожилых людей к «легким» развлечениям. Логику рассуждений таких стариков описал еще апостол Павел: «По рассуждению человеческому, какая мне польза, если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15, 32).
Эта печальная тенденция в зависимости от социальной принадлежности пожилого человека проявляется по-разному. Те, что более состоятельны — в основном это благоденствующие западные пенсионеры и наши немногочисленные мамы миллионеров, — заняты тем, что апробируют на себе всевозможные рецепты омоложения. Обилие врачей-шарлатанов, обещающих «вернуть молодость», уже стало приметой нашего времени. Помните кабинет профессора Преображенского в «Собачьем сердце»: «Сколько лет Вам, сударыня?» — «Это просто ужасно, пятьдесят один»… Сегодня таких кабинетов тысячи, и повсюду, как грибы после дождя, возникают все новые. В страхе расстаться с жизнью однажды и навсегда эта категория бабушек и дедушек стремится до последнего «жить на полную катушку».
Другая же категория стариков, к которой принадлежит большинство российских пенсионеров, движимая тем же стремлением к материальным благам, находится в куда более тяжелой ситуации. По причине нищеты, в которую их загнали общество и государство, эти люди не могут позволить себе тех развлечений и удовольствий, которые желают. Поэтому с наступлением старости их спутниками становятся чувство безысходности, депрессия, отчаяние, нежелание «тянуть лямку жизни». Запивая дешевую колбасу плохим портвейном, они винят в своих несчастьях всех: от правительства до собственных внуков. Им все не нравится в этом мире: магазины, соседи, чиновники, Церковь, погода…
Общество без стариков
В древности было время, когда стариков не было… То есть стариком не получалось быть долго. Установлено, что во времена первобытно-общинные тех членов племени, которые не могли участвовать в охоте и быть полезными, съедали либо бросали на произвол судьбы. Первобытную мораль возродили коммунисты. Знаменитые марксисты — супруги Лафарг — в 1911 году ввиду надвигающейся старости покончили жизнь самоубийством: «Мы больше ничего не можем дать пролетариату…»
Сама идея о том, что больных и стариков нужно уничтожать, увы, стала одним из знамений новейшего времени. XX век продемонстрировал способность человека на невероятную жестокость к себе подобным, а ценность человеческой жизни свел в сознании большинства практически к нулю. И социалистическая, и капиталистическая модели мира в равной степени связывали право человека на жизнь с его «производственной мощностью». Иными словами, «кто не работает, тот не ест». На стариков, не способных самостоятельно себя обеспечить, был навешен позорный ярлык «иждивенцев». Их терпели, но не уважали (исключение составляли лишь выдающиеся деятели культуры и ветераны ввиду их вклада в общественное благо).
Деление людей на «нужных» и «ненужных», на тех, кто «имеет право», и тех, кого просто терпят из жалости, прочно засело в общественном сознании, особенно в сознании нынешнего старшего поколения. От своей бабушки я не раз слышала слова: «Наше поколение — это отработанный материал. Мы никому не нужны». Убедить пожилого (особенно одинокого) человека в обратном и доказать ему, что ценность жизни — не только в труде на благо общества, крайне сложно.
Именно в рамках такой установки («кто не работает — тот не ест») закономерным стал вопрос об эвтаназии. В законодательных собраниях передовых стран сегодня активно обсуждается право человека комфортно уйти из жизни по собственному желанию, дабы не осложнять жизнь другим. СМИ пестрят невероятными сообщениями. Так, в Великобритании популярный философ баронесса Уорнок открыто утверждает, что старики «обязаны умереть», потому что на них впустую расходуются ресурсы и их семей, и национальной системы здравоохранения. А писатель Мартин Эмис сравнивает быстро растущее число пожилых людей в Британии с «вторжением ужасных иммигрантов» и призывает к созданию «будок смерти» на углах улиц, где старики могли бы совершать самоубийство.
Выслушивая подобные аргументы, поневоле задумываешься: не оборачивается ли пресловутый нынешний прогресс своеобразным новым палеолитом? Не возвращается ли человечество к тому, от чего оно, казалось бы, ушло в эпоху христианства? Возможно, нынешние молодящиеся и не желающие стариться пожилые люди сознательно или несознательно чувствуют это. И, подчиняясь этой самой первобытной морали, стремятся замаскироваться, смешаться с толпой молодых, чтобы избежать их по-настоящему первобытной жестокости.
Взгляд на жизнь через смерть
То, что заслон этой жестокости может поставить только христианская вера, было ясно уже две тысячи лет назад. В противовес традиционному языческому взгляду на старика как на слабого и ущербного человека, христианство призывает видеть в старости не беду и несчастье, но дар Божий, возможность тесного соприкосновения с вечностью.
«Нет ничего сильнее старости, — убеждает святитель Григорий Богослов. — Старец представляет связь между происшествиями настоящими и будущими, он есть соединительная точка между вещами тленными и вечностью, и можно уверенно сказать, что одно время образует ум человеческий, равно как оно же произращает его плоды, которые вкусны бывают только в совершенной зрелости».
Евангелие удивительным образом преображает старость. Она становится уже не временем страха и ожидания смерти, но временем приготовления к встрече со Христом. «Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек», — говорит Спаситель (Ин. 8, 51). Сама по себе смерть для верующего человека уже не страшна, она становится лишь эпизодом в его биографии, переходным моментом на пути к вечной жизни.
По-видимому, подлинно христианский взгляд на старость — это взгляд на жизнь через смерть, это знание о смерти, претворенное в знание о жизни. Очень ясно об этом писал протопресвитер Александр Шмеман: «Молодость ничего не знает о смерти… Смерть не имеет ко мне отношения, а если вдруг получает его, то это возмутительно, и в этом возмущении затемняется вся жизнь. Но вот постепенно — уже не извне, а изнутри — приходит это знание. И тут возможны два пути. Один — все время заглушать это знание, „цепляться за жизнь“ („еще могу быть полезным“), жить так — мужественно, как если бы смерть не имела ко мне отношения. И другой, по-моему, — единственно верный, единственно подлинно христианский: знание о смерти сделать, вернее — все время претворять в знание о жизни, а знание о жизни — в знание о смерти. Этому двуединому знанию мешают заботы, сосредоточенность жизни на жизни…»
Однако и современная наука, и современное общество ориентируют пожилого человека на совершенно другой подход к действительности. Все вокруг убеждает современного старика: «Не думай о смерти, думай только о жизни». Вся индустрия рекламы, все усилия СМИ направлены на одно: чтобы пожилой человек до последних дней своей жизни был с головой погружен в те же дела и заботы, что и молодежь (по-научному это теперь называется «активным долголетием»). Неприятной мысли о смерти всем желают счастливо избегать
Современная геронтология стремится сделать так, чтобы старики чувствовали себя нужным и полезными. Не скрывается ли в этом удивительный двойной обман: во-первых, окружающих (поскольку старики как работники не могут приносить обществу столько же пользы, сколько молодые), во-вторых, самих стариков (ведь на самом деле они знают, что не нужны). Не лучше ли объяснить им, что они, безусловно, действительно нужны нам, только в другом качестве? Что для их прежних забот и дел найдутся теперь другие «ответственные работники». Что нам нужны от стариков не их труд, но их свобода, красота их старости и тот самый «отсвет лучей оттуда», который можно увидеть только в глазах стариков? Быть нужным, полезным в деятельном плане хорошо, но этим не исчерпывается смысл жизни.
Быть может, смысл старости — не в гонке за временем (в этом пожилые все равно рано или поздно не смогут соревноваться с молодыми), но в особой остановке в пути, в трепетном замирании человека, стоящего на пороге вечности? Может, преимущество стариков как раз в том, что, когда все вокруг куда-то бегут, не торопиться? Ведь только в старости у человека есть возможность пожить не спеша и увидеть то, чего не в состоянии увидеть вечно бегущие куда-то молодые люди. И этим знанием, этой своей неспешностью, отраженной в особой старческой красоте, они и нужны зрелым и молодым. Они нужны нам как раз тем, что они (в каком-то смысле) уже не с нами.
Возможно, об этом стоит больше говорить с некоторыми современными стариками? Да, это, как сейчас говорят, неполиткорректно. Но стоит ли приносить Истину и конкретные человеческие души в жертву такой политкорректности? Ведь никому не избежать Суда независимо от того, готовился человек к нему или нет.